Глава 20
Мадонна из Ла-Глеза
Ла-Глез, Бельгия
Декабрь 1944
Пока Роберт Поузи трудился в Восточной Франции, Уокер Хэнкок объезжал отвоеванные бельгийские города и деревушки у самой линии фронта. Где-то посередине своего путешествия он оказался в городке Ла-Глезе.
Город не вызывал благоговения, как Ахен, не обещал волнующих фронтовых находок вроде забытой на передовой картины Брейгеля – простые дома на тихом холме под необъятным и белым зимним небом. Зато тут царили мир и покой. Хэнкок заехал сюда ради собора, который, если верить списку охраняемых памятников, был построен в XI веке. Однако собор его разочаровал. Было сразу понятно, что спасти здание уже не удастся: старая каменная кладка разрушена, колокольня – снесена. Но во всех повреждениях винить следовало не войну, а бездарную реставрацию. Неясно было даже, как собор попал в список.
Но на улице было холодно, так что Хэнкок все равно решил зайти внутрь. Сразу за дверью, посредине нефа на небольшом постаменте стояла маленькая деревянная статуя Девы Марии. Он замер. Работа была довольно примитивной, но простота только подчеркивала невероятное изящество фигуры. Невысокая и хрупкая, она все равно будто возвышалась над всем пространством церкви. Одну руку Дева Мария прижала к сердцу, другую подняла в приветствии, и этот жест заставлял каждого преклониться перед ней. Это была простая, даже грубоватая работа, однако ее красота преображала все вокруг.
Кюре собора куда-то отлучился, но сотрудница туристического центра вызвалась показать Хэнкоку Ла-Глез. Вид на холмистые поля и Арденнский лес за ними был прекрасен, но сам город, в котором почти не осталось жителей, состоял лишь из ферм и маленьких магазинчиков и не произвел на хранителя никакого впечатления. А вот девушка – очаровала. Ее отец владел постоялым двором, но поскольку путешественники сюда давно не заглядывали, тоже подался в фермеры. Что до статуи, известной как Мадонна из Ла-Глеза, то ее выточили в XIV веке, но нашли всего 50 лет назад, в ходе очередной бездарной реставрации церкви. А в неф поставили несколько лет назад.
Девушка подарила Хэнкоку открытку с Мадонной – единственную, которая у нее была, – и пригласила его на ужин. Ее семья жила в милом двухэтажном доме, который своими руками построил отец семейства, месье Жанин. После месяца, проведенного на армейских пайках, еда казалась Хэнкоку даже слишком вкусной, а компания за столом собралась теплая и веселая. Сидя за деревенским столом, Хэнкок начинал понимать простую красоту людей, неразрывно связанных со своей землей, и городка, еще днем казавшегося ему таким скучным. Уокер Хэнкок пронес память об этом ужине и о чудесной, никому не известной Мадонне через все последующие месяцы, через дождь и холод, бомбардировки и разрушенные города. Если и существовало место, казавшееся нетронутым войной, то это был Ла-Глез.
Возлюбленная моя Сайма!
Сегодня – наш с тобой день, годовщина самого счастливого дня в моей жизни. И как бы я ни любил тебя год назад, сегодня я люблю тебя во много раз больше. Пусть большую часть года мы провели в разлуке, все это время мы были вместе в лучшем из смыслов. И ты так помогала мне и так поддерживала меня на всем протяжении этих интересных, но изматывающих месяцев, как вряд ли смогла бы поддерживать, веди мы спокойную, счастливую жизнь дома. Эта жизнь еще наступит, и нашей радости не будет предела, но я никогда не мог себе представить, чем ты станешь для меня в долгие месяцы войны. Твои письма – моя главная опора. Мне достаточно даже простого рассказа о том, чем ты занимаешься и о чем думаешь. А между письмами я не прекращаю думать о тебе.
Сегодня был весьма утомительный день, один из тех, когда кажется, что ты вообще ничего полезного не сделал. Но я надеюсь наверстать упущенное за неделю. Здесь приходится раз и навсегда усвоить, что в армии дела делаются постепенно, и нет смысла откусывать больше, чем можешь проглотить. Соседнюю со мной койку занимает польский офицер, который говорит, что для него это будет шестое Рождество в армии, вдали от родных. Он очень грустит, но мы все утешаем его и говорим, что следующее Рождество он встретит с семьей.
Завтра или послезавтра надеюсь встретиться с Джорджем Стаутом. Интересно, собирается ли он вернуться в 1-ю армию? Надеюсь, да, потому что меня одного на всю эту работу не хватит. Посылаю тебе много слов любви, прекрасное создание.
Глава 21
Поезд
Париж, Франция
Август и конец декабря 1944
Роза Валлан вспоминала последние дни нацистов в Жё-де-Пом. После того как Жожару и Вольф-Меттерниху удалось переиграть Абетца, нацисты придумали новую схему «законного» вывоза культурных ценностей из Франции. 17 сентября 1940 года Гитлер уполномочил Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга «обыскивать квартиры, библиотеки и архивы оккупированных территорий Запада в поисках материала, ценного для Германии, и охранять последний с помощью сил гестапо». Официально Оперативный штаб был создан для того, чтобы поставлять образцы для «исследований» Альфреду Розенбергу, работавшему над научным доказательством расовой неполноценности евреев. Но нацисты довольно быстро сообразили, что под прикрытием штаба можно вывозить из Франции ценные произведения искусства. Прошло всего несколько недель, как Оперативный штаб получил задание от Гитлера, а в Жё-де-Пом уже вовсю шла работа: картины и скульптуры заносили в каталоги, паковали и готовили к перевозке.
Все последующие четыре года нацисты использовали музей – музей Розы Валлан! – как сортировочный пункт награбленного во Франции. Все эти годы частные коллекции французских граждан, в особенности евреев, проходили через его залы, словно вода, утекающая прямо в рейх. Четыре года гестаповцы не пускали в музей никого, кроме избранных: людей полковника Курта фон Бера, коменданта музея, и местного главы Оперативного штаба. Дисциплинированностью «штабные» не отличались – музей фактически с первого же дня оккупации стал рассадником подлогов, краж и интриг, в которых принимали участие все, начиная с руководства. Но, к огромному огорчению Розы Валлан, это ничуть не мешало успеху всего предприятия: волна за волной через залы музея проходили все новые партии украденных ценностей – и уезжали в Германию. И вот летом 1944 года этот кошмар наконец должен был прекратиться. Союзники уже укрепились во Франции, и никто не сомневался в том, что их прибытие в Париж неотвратимо. В июне Бруно Лозе, похожий на рептилию немецкий торговец искусством, пробравшийся в самую верхушку Оперативного штаба, вернулся с отдыха на лыжном курорте со сломанной ногой и болью в почках – или, если верить слухам, притворной болью. Ведь к тому времени отчаявшиеся немцы бросали на передовую всех, кто способен был держать оружие в руках. В конце июля, в решающие дни битвы за Францию, Лозе, заткнув за пояс револьвер, уехал в Нормандию со словами: «Вперед, на поле битвы!» Два дня спустя он вернулся, машина его была набита едой: цыплятами, свежим сливочным маслом, он привез даже целого жареного барана. И устроил в своей парижской квартире огромный пир, куда пригласил и главного соперника – начальника музея полковника фон Бера.
И вдруг в одночасье вся эта разгульная жизнь закончилась. «Уф», – выдыхала Роза Валлан в своих записках. Какое облегчение.
Но к облегчению примешивалась и тревога. За четыре года работы в музее Валлан составила для себя правила игры, благодаря которым ее пребывание в пасти льва можно было назвать если не приятным, то хотя бы терпимым. Раньше она знала, чего ждать. Она хорошо понимала окружавших ее людей. Доктор Борхерс, историк искусства, ответственный за оценку награбленных работ и внесение их в каталог, даже доверял ей свои секреты. Сам того не зная, он стал одним из ее главных информаторов. Многие тайны, поведанные Борхерсом, в итоге становились достоянием Жака Жожара и французского Сопротивления. Роза знала, что Борхерс не сдаст ее, потому что он считал ее своим единственным… не врагом. Герман Буньес, продажный искусствовед, которого переманили из благородной Службы охраны культурных ценностей Вольфу-Меттерниха к фельдмаршалу Герингу и в Оперативный штаб Розенберга, считал Валлан не заслуживающей внимания. А хитрый и трусливый Лозе хотел ее смерти. В этом она была уверена. Лозе был высокого роста, хорош собой и пользовался большой популярностью у парижских женщин, но Роза Валлан считала его скользким и опасным типом. Если какой-нибудь высокопоставленный нацист и пожелает от нее избавиться, то им будет Лозе. Да он и сам сообщил ей об этом в феврале 1944 года, когда поймал ее за попыткой прочитать адрес на документах об отправке.