Все это время шахтеры продолжали работу: направляли воду в пустые проходы, вымывали из горы соль и перенаправляли соляной поток в Бад-Ишль. Произведения искусства прибывали на протяжении всего 1944 года и в начале 1945-го, а шахтеры трудились как ни в чем не бывало. Иногда их просили помочь с разгрузкой ящиков, на многих из которых стояла печать «А.Г., Линц». С мая 1944 года по апрель 1945-го из Фюрербау, резиденции Гитлера в Мюнхене, доставили около тысячи семисот картин. К концу 1944 года сюда перевезли из Нойшванштайна Гентский алтарь. В октябре 1944 года из Бельгии на корабле доставили «Мадонну Брюгге».
10-го и 13 апреля 1945 года в шахту спустили еще восемь ящиков. Они принадлежали не нацистским вождям в Берлине, а местному гауляйтеру Августу Айгруберу. «Vorsicht, Marmor – nicht stürzen!» – было написано на ящиках. «Осторожно, мрамор – не ронять!» Но внутри были не статуи, как думали шахтеры, прятавшие ящики в глубине рудника. Гауляйтер Айгрубер, фанатичный австрийский нацист, всей душой поддерживал гитлеровский приказ «Нерон». В ящиках хранились не произведения искусства, а огромные пятисоткилограммовые бомбы, в корпусе каждой из которых свободно поместились бы шесть человек. Айгрубер был решительно настроен уничтожить шахту вместе со всем ее бесценным содержимым.
Главнокомандующий экспедиционными силами генерал Дуайт Эйзенхауэр с тревогой смотрел на карту Германии. Войска западных союзников перешли Рейн, Красная Армия продвинулась до реки Одер, и судьба Германии была решена. Многие, и прежде всего Черчилль, призывали союзников задуматься о послевоенном устройстве мира, что подразумевало необходимость взять Берлин раньше СССР. Сначала Эйзенхауэр соглашался с этой идеей, но последние события заставили его усомниться в разумности марша на Берлин. На пресс-конференции 27 марта Эйзенхауэра спросили, верит ли он, что такой марш вообще возможен. Западные союзники все еще находились в трехстах километрах от немецкой столицы, советским войскам до нее оставалось пятьдесят. «Ну, – честно ответил Эйзенхауэр, – я думаю, что одно расстояние обязывает [Красную Армию] прийти туда первой».
В те дни его беспокоила совсем не Красная Армия. Немцы были, может, и обречены, но не побеждены. Вермахт продолжал отчаянно сражаться на всех фронтах, и за спиной у гитлеровцев оставалась неприступная крепость – Альпы.
На протяжении последних месяцев стратеги союзников предполагали, что последним оплотом Германии и Австрии станет территория внутри треугольника, образованного линиями, проведенными между Зальцбургом на севере, Линцем на востоке и перевалом Бреннер на западе, возле итальянской границы. Было известно, что именно здесь сосредоточены склады, битком набитые продовольствием и оружием, а вся местность изрыта укрепленными траншеями. Как указывалось в докладе Верховного штаба: «Благодаря преимуществам географического положения местность практически неприступна».
Эйзенхауэр, как и его ближайшие советники, например генерал Брэдли, боялся, что Гитлер ускользнет из Берлина и спрячется в горах. Разведчики доносили, что уже несколько месяцев идет переброска отборных эсэсовских дивизий из Берлина на юг, с русского фронта – на запад и с итальянского театра военных действий – на север. Судя по всему, сходились они в Берхтесгадене, небольшом горном городке, где у Гитлера и его главных приспешников были летние дачи, на которых нередко решались государственные дела. Не важно, останется ли Гитлер у власти, – Эйзенхауэр опасался, что даже небольшой группы засевших в горах фанатично преданных Третьему рейху вояк будет достаточно, чтобы годами отбивать атаки союзников.
Эйзенхауэр презирал немцев. Он винил их в разжигании войны и в чудовищных разрушениях. Он никак не мог остыть после осмотра трудового лагеря в Ордруфе, который посетил после Меркерса. «Увиденное там невозможно выразить словами, – писал он генералу Маршаллу. – Проходя по лагерю, я встретил трех человек – приятелей, которым какой-то неимоверной хитростью удалось бежать. Я пообщался с ними через переводчика. Их рассказы о голоде, жестокости и зверствах, чему они были живым доказательством, так подействовали на меня, что мне стало физически нехорошо. В одну из комнат, куда просто бросили умирать от голода двадцать–тридцать человек, Паттон отказался даже входить. Он сказал, что его вывернет наизнанку. Но я специально заставил себя зайти, чтобы потом иметь право говорить как непосредственный участник событий, если кто-то в будущем посмеет называть эти рассказы “пропагандой”». Своей жене Мейми он написал еще проще: «Я и представить себе не мог, что в мире есть место такой жестокости, таким зверствам, такой первобытной дикости. Это было ужасно». Эйзенхауэр не собирался оставлять нацистам лазейку, он не желал давать им ни крупицы надежды.
12 апреля 1945 года после посещений Меркерса и Ордруфа Главнокомандующий сообщил генералу Паттону, что 3-я армия направляется на юг, в направлении Нюрнберга и Мюнхена. Их главной задачей будет захватить Южную Германию и отрезать последних нацистов от Альп.
Паттон спорил неистово. «Нам лучше побыстрее взять Берлин, – возражал он, – а затем двигаться к Одеру, восточной границе Германии». Мечтая, чтобы первый приз в этой войне достался американцам, Паттон заверял Эйзенхауэра, что 3-я армия США может дойти до Берлина за сорок восемь часов.
Эйзенхауэр не отрицал, что союзники способны захватить Берлин, но понимал, что вряд ли им удастся войти в город первыми. И даже если они успеют, кому нужна такая победа? По расчетам генерала Брэдли, взятие Берлина обойдется не менее чем в сто тысяч жертв – слишком высокая цена за «престиж».
Так что в апреле 1945 года 3-я и 7-я армии США отправились не на восток, не на Берлин, а на юг, в сторону Австрии, к последнему убежищу нацистов, прозванному «альпийским редутом». Только хранители памятников, и прежде всего приписанные к этим армиям Роберт Поузи, Линкольн Керстайн и Джеймс Роример, знали, что благодаря решению Эйзенхауэра они получают возможность попасть прямиком в нужное место: к двум главным хранилищам нацистов – в Нойшванштайне и Альтаусзее. Но о намерениях гауляйтера Августа Айгрубера и отступающих войск СС они не имели никакого представления.
Глава 38
Ужас
Центральная и Южная Германия
Вторая неделя апреля 1945
В который уже раз Уокер Хэнкок оказался как будто в совсем другом мире. 1-я армия США прокладывала себе путь через Центральную Германию, по практически безлюдной местности, поросшей густым лесом. Немецких войск здесь почти не было, лишь изредка случались короткие перестрелки. Деревни в большинстве своем стояли нетронутыми. Да, кое-где встречались сгоревшие дома и валялся военный мусор, но это было ничто в сравнении с тем, что Хэнкок видел у немецкой границы. «Мы выехали из зоны полного разрушения, – писал он Сайме, – так что я был не прав, предполагая, что никогда не увижу в Германии ни одного уцелевшего города». Хэнкок чувствовал некую отстраненность от происходящего вокруг. «Армия продвигается так быстро, что наши остановки похожи на стоянки бродячего цирка, – писал он жене в другом письме. – Как странно находиться в подобном месте и не иметь ни малейшей возможности соприкоснуться с его жизнью. Словно наблюдаешь мир, сидя в стеклянной банке».
Он как будто не понимал, что причина его отстраненности не имела ничего общего с солдатской черствостью: просто он подсознательно дистанцировался от всего немецкого. 12 апреля 1945 года 3-я армия США освободила концлагерь в Бухенвальде. Уокер Хэнкок находился в Веймаре, когда до него дошли слухи об ужасах, творившихся всего в нескольких километрах от этого города. Он впервые узнал о лагерях смерти и газовых камерах; истории о выживших заключенных, которые прятались под телами своих мертвых друзей, потрясли его до глубины души. Смириться с подобным было невозможно. Хэнкок – а это был человек, который даже посреди полной разрухи умудрялся замечать цветущие деревья, – понимал, что, если воочию увидит Бухенвальд, уже не сможет остаться прежним. Поэтому он решил, что ноги его там не будет.